ID: 6959
ПОЕЗДКА В МУРМАНСК, 1997 ГОД
180
Поездка была произведена в июне 1997 года.
В Мурманске я был схвачен бандитами в милицейской форме. Последовали долгие дни кошмарного ареста. Я был этапирован в «детскую тюрьму», расположенную в городе Мончегорск. А затем, после отсидки — на пассажирском поезде дальнего следования в Москву. Значительная часть описания поездки посвящена произошедшему беспределу, за который никто не был наказан.
Маршрут поездки на карте СССР.
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск южнее Кандалакши. Снимок сделан из попутного
автомобиля «Жигули», водитель которого подвёз меня от поворота на Лоухи
до Зверосовхоза (ближайшие окрестности Мурманска).
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск вблизи Кандалакши.
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск. Вид на комбинат «Североникель» в Мончегорске.
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск, участок Мончегорск — Оленегорск.
Вид на город Мурманск с вершины сопки Горелая.
На мурманском вокзале я был задержан сотрудниками линейного ОВД на станции Мурманск. Ничего похожего на доброжелательное отношение работников милиции со станции Харп в Ямало-Ненецком автономном округе здесь не было.
Злобные мурманские менты грубо запихнули меня в отделение. Несмотря на то, что документы (паспорт) были в полном порядке и никаких правонарушений я не совершал. Я был «виновен» только в одном — в «неправильном» (по их мнению) возрасте.
Мерзостные «животные» продержали меня много часов в вокзальной «клетке». Обращались чрезвычайно грубо, всячески оскорбляли. Затем отправили под конвоем в очередном пассажирском поезде на станцию Оленья (Оленегорск). В поезде меня держали за одежду или приковывали наручниками к выступающим деталям вагона сопровождающие поезд сотрудники.
На тот момент я придерживался линии «активной защиты»: уверял своих похитителей, что они поступают незаконно, что я не совершал правонарушений, а они — напротив, совершают. В российских законах действительно нет явно прописанных оснований для задержания только по причине того, что человек 16-летнего возраста находился далеко от места своей постоянной регистрации без сопровождения.
Я цитировал Конституцию России и грозил ментам судом. Но без ругательств, явных оскорблений в их адрес. Такое, во-первых, ещё больше бы их озлобило, во вторых, за это предусмотрено серьёзное наказание - хотя надо ещё документально зафиксировать.
В Оленегорске меня уже встречал сотрудник приёмника-распределителя (он же — Центр временного содержания несовершеннолетних правонарушителей). Он доставил меня на автобусе в соседний Мончегорск. Автобус вроде бы являлся рейсовым, но было раннее утро, поэтому других пассажиров в нём не было.
Автобус остановился на мрачной окраине города, окружённого безжизненными суровыми горами — они «выжжены» ядовитыми выбросами Мончегорского никелевого завода. Конвоир затолкал меня за ворота огороженного комплекса зданий — мурманского областного приёмника-распределителя. Термин «приёмник-распределитель» — советский эвфемизм. Если называть вещи своими именами — это тюрьма для подростков, которые совершили преступление, не достигнув возраста уголовной ответственности. То есть в возрасте менее 14 лет, или в возрасте менее 16 лет, если преступление — небольшой тяжести.
Такие люди, как я (преступлений не совершавшие, вся вина которых заключается в том, что они путешествовали автостопом) сюда попадают крайне редко. Может быть, я был первым в истории этой тюрьмы безвинным «сидельцем». Автостопщики весьма редко заезжают в Мурманскую область, и ещё реже — арестовываются в ней.
Остальные «сидельцы» Мончегорской детской тюрьмы были младше меня. Можно с уверенностью сказать, что почти все они — порождение «дна», дети самых опустившихся, мерзостных «низов». К сожалению, «быдлячного» населения в России предостаточно.
Здесь содержатся юные наркоманы и воры, а также малолетние садисты и убийцы. Совершивший убийство в возрасте менее 14 лет, согласно нашим дурным законам, отделывается месяцем отсидки в приёмнике-распределителе.
Я объяснил, что совершенно не приспособлен к общению с подростками из мерзостного «дна». Прошу одиночную камеру. Эту просьбу удовлетворили.
В камере я провёл около пяти дней. Читать что-либо не давали, кормили типичной тюремной баландой. Переодели в тюремную пижаму. В целом — невообразимо ужасно.
Задержание произошло без оформления документов. По крайней мере, мне никак не объяснили официально причины ареста — я цитировал законодательные нормы, регламентирующие задержание человека, в ответ они лишь усмехались. Происходившее больше всего напоминало похищение какими-то кавказскими бандитами, о которых столь часто говорят по телевидению и пишут в газетах.
В полном соответствии с жанром «киднеппинга», от меня требовали адрес и телефон родителей. Но все мои родственники находились в продолжительной туристической поездке по Франции (приглашали туда и меня, но я отказался, как убеждённый русский патриот — менять Мурманскую область и Сахалин, куда планировалась следующая поездка, на какую-то Францию я не собирался). На момент старта в эту экспедицию я жил один в московской квартире.
Я объяснял допрашивавшим меня сотрудникам, что с родителями в ближайшее время связаться невозможно. Мобильные телефоны в 1997 году ещё не были широко распространены. По прошествии нескольких дней руководство приёмника-распределителя решило отправить меня в Москву под конвоем и передать в аналогичное московское учреждение.
Для сопровождения меня в Москву был выделен один из сотрудников приёмника-распределителя. Ему оформили командировку и оплатили «суточные». Этот мудак был, пожалуй, худшим из многочисленных злобных сотрудников, которые вдоволь поиздевались надо мной в течение «Мурманской эпопеи». Может быть, руководство специально решило подыскать для этой цели наиболее гадкого своего работника — опасаясь, что я смогу сбежать, если меня будет сопровождать более мягкий человек.
Длительное время я находился в наручниках — пристёгнутый либо к руке конвоира (какой-либо формы он не имел), либо к выступающим деталям в купе поезда. В первое время конвоир относился ко мне лучше и наручники не надевал, но затем ему что-то не понравилось.
«Мончегорский мудак» был ещё и наркоманом. Я не видел, как он употреблял наркотики, но в ожидании поезда в Оленегорске чётко слышал, как он задал вопрос какому-то «обдолбанному» парню: «А где у вас в городе «кайф» можно достать?». Это было до того момента, когда он решил надеть на меня наручники — тогда он выглядел обычным человеком, не сотрудником силовых структур. Ответ местного «торчка» я не расслышал.
Из Оленегорска в Москву я был «этапирован» в купейном вагоне фирменного поезда «Арктика». В купе конвоир периодически (когда ему требовалось отойти) пристёгивал меня наручниками к поручню. Как ни странно, он не возражал против фотографирования станций через вагонное окно. Даже находясь в таком жутком положении, я умудрился сделать фотографии нескольких станций по пути следования! В их числе — Апатиты, Африканда, Беломорск, Кочкома.
Противозаносные сооружения на «болотном» участке Мурманской железной дороги,
в окрестностях станции Шуерецкая. Вид из окна вагона поезда.
Надвоицкий алюминиевый завод (окрестности станции Надвоицы). Вид из окна вагона поезда.
Поезд «Арктика» прибыл на Ленинградский вокзал города Москвы. Как известно, дома и стены помогают, неужели и здесь я свободу не получу?!
Мончегорское «дерьмо на ножках» водило меня по вокзалу и платформам, приковав к своей руке наручниками (таким способом «транспортируются» опасные преступники). Граждане шарахались от страшного зрелища и издали смотрели вслед круглыми глазами.
От Ленинградского вокзала я был отконвоирован в электричке на станцию Ховрино (северо-западная окраина Москвы) и далее пешком в отделение милиции, соответствующее месту моей прописки. Это происходило тоже в наручниках. Суммарно я был прикован к мончегорской «обезьяне» несколько часов. В Москве эта «ошибка природы» не ориентировалась. Поэтому мне приходилось объяснять дорогу к отделению по району «Ховрино».
Была надежда, что в московской милиции, в отличие от мурманской, работают нормальные люди, которые всё поймут правильно, и меня отпустят с извинениями. Казалось бы, Москва — продвинутый город. В Москве другой уровень образования и кругозора. Но не тут-то было!
Раньше с милицией Москвы почти не приходилось иметь дела. Теперь пришлось узнать, что в московской милиции, по крайней мере, в ОВД «Ховрино», работают грубые и необразованные люди. Причём известно, что большинство из сотрудников московской милиции — не москвичи, а недавние приезжие. Они потянулись из глубокой провинции в столицу «за лучшей жизнью». Живут зачастую «на птичьих правах» в ведомственных «общагах».
Москва — культурный город. Средний житель Москвы намного умнее и цивилизованнее среднего жителя остальной России. Но в милиции собраны главным образом «отбросы». Здесь властвуют грубость, нищета, убожество и мерзкий запах!
Отдел внутренних дел района «Ховрино» — это «побитое» двухэтажное здание-«клоповник» (Источник фото). Десятки лет не ремонтировалось. Это одна из последних построек, сохранившихся со времён, когда данная территория не была Москвой. Здание построено в 1938 году, изначально в нём находилась школа посёлка Новоховрино.
Внутри — мат со всех сторон, вонь от задержанных бомжей. Меня посадили теперь уже в московскую камеру (пустую). Мончегорская «обезьяна» ушла.
Вокруг меня осталось псевдомосковское «быдло в синей форме» — не намного лучше. Уверен, что большинство из них — те, кого раньше презрительно называли «лимитчиками».
За эти несколько часов я приобрёл невероятную ненависть к этим тупым дармоедам. Гнать их взашей из столицы в места происхождения! Милицейская «крысиная нора» — омерзительная облупленная «клоака», наполненная отборным отребьем. Как будто специально собирали люмпенов «по всем закоулкам».
Через какое-то время пришла женщина-инспектор по делам несовершеннолетних, Наталья Николаевна Тарновская. Имя и фамилию узнал позже, из публикации в районной газете. Ничего резко плохого про неё сказать не могу, она общалась со мной довольно уважительно.
Но она отказалась отпускать меня. Поставила условие: или меня «заберёт» кто-нибудь из знакомых (не обязательно родственников), или меня ждёт московский аналог мончегорской тюрьмы.
Кто бы это мог быть, чей телефон я помню? Антон Кротов? Первая мысль была о нём. Но он сейчас в путешествии. Причём, что самое смешное — маршрут его путешествия пролегает по Мурманской области. Есть друзья родителей, но согласится ли кто-то из них меня забрать и смогу ли я сейчас вспомнить нужный телефон?
Но я смог вспомнить номер телефона. Хорошо держать в памяти малоактуальные, казалось бы, вещи!
За мной пришла одна из знакомых семьи — и вызволила из милицейских застенков. Это произошло приблизительно так же, как было в Санкт-Петербурге в декабре 1996 года.
Недельный кошмар остался позади. Я получил свободу, бегу по родному московскому кварталу. От меня шарахаются «малолетки», принимая за скинхэда. Отпираю двери квартиры, несколько дней отдыхаю и отхожу от пережитого. Затем отправляюсь в очередную запланированную поездку — на Сахалин.
До Сахалина я не добрался, но всё же преодолел более двух третей пути от Москвы до него, доехав до Тынды. Подобных происшествий ни в этой поездке, ни в последующих поездках больше не было.
Каких-либо дальнейших последствий «Мурманское ЧП» не имело. Звонков из милиции на домашний телефон или чего-то подобного не было. Я извлёк выводы, главный из которых: надо действовать осторожнее!
Ментовскую мерзость из Мурманской области, я уверен, настигла заслуженная кара от высших сил.
02.12.2012 © Автор «Сайта о железной дороге»
«Сайт о железной дороге — дополнительные страницы» — к началу
В Мурманске я был схвачен бандитами в милицейской форме. Последовали долгие дни кошмарного ареста. Я был этапирован в «детскую тюрьму», расположенную в городе Мончегорск. А затем, после отсидки — на пассажирском поезде дальнего следования в Москву. Значительная часть описания поездки посвящена произошедшему беспределу, за который никто не был наказан.
Маршрут поездки на карте СССР.
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск южнее Кандалакши. Снимок сделан из попутного
автомобиля «Жигули», водитель которого подвёз меня от поворота на Лоухи
до Зверосовхоза (ближайшие окрестности Мурманска).
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск вблизи Кандалакши.
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск. Вид на комбинат «Североникель» в Мончегорске.
Автодорога Санкт-Петербург — Мурманск, участок Мончегорск — Оленегорск.
Вид на город Мурманск с вершины сопки Горелая.
На мурманском вокзале я был задержан сотрудниками линейного ОВД на станции Мурманск. Ничего похожего на доброжелательное отношение работников милиции со станции Харп в Ямало-Ненецком автономном округе здесь не было.
Злобные мурманские менты грубо запихнули меня в отделение. Несмотря на то, что документы (паспорт) были в полном порядке и никаких правонарушений я не совершал. Я был «виновен» только в одном — в «неправильном» (по их мнению) возрасте.
Мерзостные «животные» продержали меня много часов в вокзальной «клетке». Обращались чрезвычайно грубо, всячески оскорбляли. Затем отправили под конвоем в очередном пассажирском поезде на станцию Оленья (Оленегорск). В поезде меня держали за одежду или приковывали наручниками к выступающим деталям вагона сопровождающие поезд сотрудники.
На тот момент я придерживался линии «активной защиты»: уверял своих похитителей, что они поступают незаконно, что я не совершал правонарушений, а они — напротив, совершают. В российских законах действительно нет явно прописанных оснований для задержания только по причине того, что человек 16-летнего возраста находился далеко от места своей постоянной регистрации без сопровождения.
Я цитировал Конституцию России и грозил ментам судом. Но без ругательств, явных оскорблений в их адрес. Такое, во-первых, ещё больше бы их озлобило, во вторых, за это предусмотрено серьёзное наказание - хотя надо ещё документально зафиксировать.
В Оленегорске меня уже встречал сотрудник приёмника-распределителя (он же — Центр временного содержания несовершеннолетних правонарушителей). Он доставил меня на автобусе в соседний Мончегорск. Автобус вроде бы являлся рейсовым, но было раннее утро, поэтому других пассажиров в нём не было.
Автобус остановился на мрачной окраине города, окружённого безжизненными суровыми горами — они «выжжены» ядовитыми выбросами Мончегорского никелевого завода. Конвоир затолкал меня за ворота огороженного комплекса зданий — мурманского областного приёмника-распределителя. Термин «приёмник-распределитель» — советский эвфемизм. Если называть вещи своими именами — это тюрьма для подростков, которые совершили преступление, не достигнув возраста уголовной ответственности. То есть в возрасте менее 14 лет, или в возрасте менее 16 лет, если преступление — небольшой тяжести.
Такие люди, как я (преступлений не совершавшие, вся вина которых заключается в том, что они путешествовали автостопом) сюда попадают крайне редко. Может быть, я был первым в истории этой тюрьмы безвинным «сидельцем». Автостопщики весьма редко заезжают в Мурманскую область, и ещё реже — арестовываются в ней.
Остальные «сидельцы» Мончегорской детской тюрьмы были младше меня. Можно с уверенностью сказать, что почти все они — порождение «дна», дети самых опустившихся, мерзостных «низов». К сожалению, «быдлячного» населения в России предостаточно.
Здесь содержатся юные наркоманы и воры, а также малолетние садисты и убийцы. Совершивший убийство в возрасте менее 14 лет, согласно нашим дурным законам, отделывается месяцем отсидки в приёмнике-распределителе.
Я объяснил, что совершенно не приспособлен к общению с подростками из мерзостного «дна». Прошу одиночную камеру. Эту просьбу удовлетворили.
В камере я провёл около пяти дней. Читать что-либо не давали, кормили типичной тюремной баландой. Переодели в тюремную пижаму. В целом — невообразимо ужасно.
Задержание произошло без оформления документов. По крайней мере, мне никак не объяснили официально причины ареста — я цитировал законодательные нормы, регламентирующие задержание человека, в ответ они лишь усмехались. Происходившее больше всего напоминало похищение какими-то кавказскими бандитами, о которых столь часто говорят по телевидению и пишут в газетах.
В полном соответствии с жанром «киднеппинга», от меня требовали адрес и телефон родителей. Но все мои родственники находились в продолжительной туристической поездке по Франции (приглашали туда и меня, но я отказался, как убеждённый русский патриот — менять Мурманскую область и Сахалин, куда планировалась следующая поездка, на какую-то Францию я не собирался). На момент старта в эту экспедицию я жил один в московской квартире.
Я объяснял допрашивавшим меня сотрудникам, что с родителями в ближайшее время связаться невозможно. Мобильные телефоны в 1997 году ещё не были широко распространены. По прошествии нескольких дней руководство приёмника-распределителя решило отправить меня в Москву под конвоем и передать в аналогичное московское учреждение.
Для сопровождения меня в Москву был выделен один из сотрудников приёмника-распределителя. Ему оформили командировку и оплатили «суточные». Этот мудак был, пожалуй, худшим из многочисленных злобных сотрудников, которые вдоволь поиздевались надо мной в течение «Мурманской эпопеи». Может быть, руководство специально решило подыскать для этой цели наиболее гадкого своего работника — опасаясь, что я смогу сбежать, если меня будет сопровождать более мягкий человек.
Длительное время я находился в наручниках — пристёгнутый либо к руке конвоира (какой-либо формы он не имел), либо к выступающим деталям в купе поезда. В первое время конвоир относился ко мне лучше и наручники не надевал, но затем ему что-то не понравилось.
«Мончегорский мудак» был ещё и наркоманом. Я не видел, как он употреблял наркотики, но в ожидании поезда в Оленегорске чётко слышал, как он задал вопрос какому-то «обдолбанному» парню: «А где у вас в городе «кайф» можно достать?». Это было до того момента, когда он решил надеть на меня наручники — тогда он выглядел обычным человеком, не сотрудником силовых структур. Ответ местного «торчка» я не расслышал.
Из Оленегорска в Москву я был «этапирован» в купейном вагоне фирменного поезда «Арктика». В купе конвоир периодически (когда ему требовалось отойти) пристёгивал меня наручниками к поручню. Как ни странно, он не возражал против фотографирования станций через вагонное окно. Даже находясь в таком жутком положении, я умудрился сделать фотографии нескольких станций по пути следования! В их числе — Апатиты, Африканда, Беломорск, Кочкома.
Противозаносные сооружения на «болотном» участке Мурманской железной дороги,
в окрестностях станции Шуерецкая. Вид из окна вагона поезда.
Надвоицкий алюминиевый завод (окрестности станции Надвоицы). Вид из окна вагона поезда.
Поезд «Арктика» прибыл на Ленинградский вокзал города Москвы. Как известно, дома и стены помогают, неужели и здесь я свободу не получу?!
Мончегорское «дерьмо на ножках» водило меня по вокзалу и платформам, приковав к своей руке наручниками (таким способом «транспортируются» опасные преступники). Граждане шарахались от страшного зрелища и издали смотрели вслед круглыми глазами.
От Ленинградского вокзала я был отконвоирован в электричке на станцию Ховрино (северо-западная окраина Москвы) и далее пешком в отделение милиции, соответствующее месту моей прописки. Это происходило тоже в наручниках. Суммарно я был прикован к мончегорской «обезьяне» несколько часов. В Москве эта «ошибка природы» не ориентировалась. Поэтому мне приходилось объяснять дорогу к отделению по району «Ховрино».
Была надежда, что в московской милиции, в отличие от мурманской, работают нормальные люди, которые всё поймут правильно, и меня отпустят с извинениями. Казалось бы, Москва — продвинутый город. В Москве другой уровень образования и кругозора. Но не тут-то было!
Раньше с милицией Москвы почти не приходилось иметь дела. Теперь пришлось узнать, что в московской милиции, по крайней мере, в ОВД «Ховрино», работают грубые и необразованные люди. Причём известно, что большинство из сотрудников московской милиции — не москвичи, а недавние приезжие. Они потянулись из глубокой провинции в столицу «за лучшей жизнью». Живут зачастую «на птичьих правах» в ведомственных «общагах».
Москва — культурный город. Средний житель Москвы намного умнее и цивилизованнее среднего жителя остальной России. Но в милиции собраны главным образом «отбросы». Здесь властвуют грубость, нищета, убожество и мерзкий запах!
Отдел внутренних дел района «Ховрино» — это «побитое» двухэтажное здание-«клоповник» (Источник фото). Десятки лет не ремонтировалось. Это одна из последних построек, сохранившихся со времён, когда данная территория не была Москвой. Здание построено в 1938 году, изначально в нём находилась школа посёлка Новоховрино.
Внутри — мат со всех сторон, вонь от задержанных бомжей. Меня посадили теперь уже в московскую камеру (пустую). Мончегорская «обезьяна» ушла.
Вокруг меня осталось псевдомосковское «быдло в синей форме» — не намного лучше. Уверен, что большинство из них — те, кого раньше презрительно называли «лимитчиками».
За эти несколько часов я приобрёл невероятную ненависть к этим тупым дармоедам. Гнать их взашей из столицы в места происхождения! Милицейская «крысиная нора» — омерзительная облупленная «клоака», наполненная отборным отребьем. Как будто специально собирали люмпенов «по всем закоулкам».
Через какое-то время пришла женщина-инспектор по делам несовершеннолетних, Наталья Николаевна Тарновская. Имя и фамилию узнал позже, из публикации в районной газете. Ничего резко плохого про неё сказать не могу, она общалась со мной довольно уважительно.
Но она отказалась отпускать меня. Поставила условие: или меня «заберёт» кто-нибудь из знакомых (не обязательно родственников), или меня ждёт московский аналог мончегорской тюрьмы.
Кто бы это мог быть, чей телефон я помню? Антон Кротов? Первая мысль была о нём. Но он сейчас в путешествии. Причём, что самое смешное — маршрут его путешествия пролегает по Мурманской области. Есть друзья родителей, но согласится ли кто-то из них меня забрать и смогу ли я сейчас вспомнить нужный телефон?
Но я смог вспомнить номер телефона. Хорошо держать в памяти малоактуальные, казалось бы, вещи!
За мной пришла одна из знакомых семьи — и вызволила из милицейских застенков. Это произошло приблизительно так же, как было в Санкт-Петербурге в декабре 1996 года.
Недельный кошмар остался позади. Я получил свободу, бегу по родному московскому кварталу. От меня шарахаются «малолетки», принимая за скинхэда. Отпираю двери квартиры, несколько дней отдыхаю и отхожу от пережитого. Затем отправляюсь в очередную запланированную поездку — на Сахалин.
До Сахалина я не добрался, но всё же преодолел более двух третей пути от Москвы до него, доехав до Тынды. Подобных происшествий ни в этой поездке, ни в последующих поездках больше не было.
Каких-либо дальнейших последствий «Мурманское ЧП» не имело. Звонков из милиции на домашний телефон или чего-то подобного не было. Я извлёк выводы, главный из которых: надо действовать осторожнее!
Ментовскую мерзость из Мурманской области, я уверен, настигла заслуженная кара от высших сил.
02.12.2012 © Автор «Сайта о железной дороге»
«Сайт о железной дороге — дополнительные страницы» — к началу